Тринадцатый день войны в Украине, но и в Беларуси уже два года как после протестов идет война с теми, кто высказался против режима Лукашенко. Нужно не забывать наших героев — сегодня мы хотим рассказать об Антонине Коноваловой. Во время президентской кампании она была доверенным лицом Светланы Тихановской. Антонину осудили на пять с половиной лет. Ни за что. Такова месть режима каждому беларусу, который желал перемен. Мы поговорили с мамой Антонины (она с детьми Тони бежала в Польшу), чтобы узнать, как проходят ее дни в колонии, с какими трудностями сталкиваются политзаключенные. Рассказ от первого лица.
В колонии идет психологическое давление. Мы не очень знаем, как устроена их жизнь в колонии, но я вижу ее состояние, когда мы созваниваемся. Я вижу ее глаза, они как озера, кажется, что оно перельется. Я прошу ее не плакать. Как-то отвлекаю дочку, чтобы она не плакала. Хотя она говорит, что у нее все хорошо. Да и пожаловаться им нельзя. Это можно понять даже из интервью Натальи Херше она сказала, что колония хуже, чем тюрьма.
Условия ужасные. Вечерами думают, попить чай или пойти помыться, так как сделать и то и то нереально. Разговаривать нельзя, быть рядом с политическими нельзя. Их постоянно склоняют к тому, чтобы писали прошение о помиловании. Тоня отказывается писать.
В колонии отряды. Не помню точно количество отрядов, 17 или 18. В отряде по сто человек. У нее в отряде 80 человек. Общее помещение на всех. Места для уединения нет, даже в туалетах нет перегородок и дверей тоже. Это — существование, все создано таким образом, чтобы раздавить человека.
Среди заключенных есть заключенные по экономическим преступлениям, уголовным… Таким девочкам, как наши политические трудно сталкиваться с людьми, которые сидят по другим статьям. Сама администрация идет на то, чтобы между заключенными были конфликты. Они поощряют, если уголовники задирают политических. Они же не понимают таких, как Тоня. И не понимают, за что она сидит. Спрашивают ее, что ее не устраивает, “у нас же такая хорошая страна”.
Детям тяжело тоже, конечно. Маму они видели в последний раз в августе 2020 года. Когда они ее увидела по видеосвязи, они остолбенели. Настя, увидев маму, спросила: “А где папа”? (папа тоже осужден по политической статье). Тоня объяснила, что папа далеко. А перед Новым годом сынок спросил ее, будет ли в колонии елка… Тоня заплакала…
Мы просили, чтобы Тоне и ее мужу разрешили переписку, но ее не разрешили. Даже не разрешили навещать зятя моему мужу, который остался в Беларуси, чтобы поддерживать дочку. А у зятя нет родных, которые его поддерживают.
Свидания наши редки, ведь политическим ограничивают дни. Продукты передавать нельзя. Если прокладки не передашь, то скорее всего, пользоваться придется тряпками. Представьте, если у женщины нет родственников, кто бы передал нужные вещи, каково это. Тоня рассказывала, что прокладки так проверяют, что некоторые полностью разодраны, приходится выбрасывать.
Обувь в колонии неудобная, ноги отекают, потому что она сделана из прессованного картона. Если обувь порвалась, она не может ее выбросить, должна написать заявление на утилизацию, и только после того, как ее утилизируют, разрешат что-то свое. То же самое с нижним бельем.
Письма Тоне пишут, иногда доходят. Но самое трудное это то, что у Тони проблемы со здоровьем. У нее болезнь глаз. В колонии ее отправили работать в швейный цех, а она не может даже нитку в иголку вставить. Тоня инвалид детства по зрению. У нее случилась инфекция, которая до сих пор не изучена. Инфекция оставила следы в центре глаза. А как достигла восемнадцати лет, не стала продлевать инвалидность.
Мы полагаем, что ей нанесли еще травмы в СИЗО. Ее били. Из-за этого состояние с глазами ухудшилось. Ее нужно показать окулисту. Но денег у государства на это нет. А все подтверждающие документы уже собраны о том, что ей нужна группа по инвалидности.
Сейчас Тоня работает в цеху по утюжке, но проблема в том, что в цехах используют уксусные растворы, пары уксуса очень токсичны, тем более для глаз. Мы пытаемся добиться того, чтобы ее перевели на иную работу, ведь иначе она выйдет из тюрьмы слепой.
И, конечно, нужны лекарства. Сейчас у нее еще ко всему прочему повышено глазное давление, это может привести к глаукоме.
Права заключенных в нашей стране игнорируются, хотя даже в таких условиях людям должны оказывать медицинскую помощь. Как я понимаю, такое отношение именно потому, что Тоня политическая. Даже уголовники удивляются, спрашивают, что они такого сделали, что к ним такое ужасное отношение.
Вот цитата из письма: “У меня все хорошо. Иногда работаю”. О чем говорит эта фраза? Что сидит в карцере, ведь нет возможности работать или не работать…
Всю правду о том, что переживает моя дочь, мы узнаем после ее освобождения. Тоня до задержания весила больше 80 килограмм, сейчас у нее вес — 57 килограмм.
Я как-то сказала дочке, что все будет хорошо. А Тоня лишь ответила: “Мама, я тут уже два года”. Я прошу ее держаться и не падать. Не верь, не бойся, не проси.
Очень трудно смотреть на людей, которые живут, будто нет рядом политзаключенных. Гуляют с детьми, жарят шашлыки… А ведь моя Тоня выходила не только ради себя…
