Беларусская армия никогда не была раем на земле, но в последние годы все стало совсем плохо. Срочников набирают на фоне войны в Украине, внезапных сборов и новостях о размещении ядерного оружия в Беларуси. Новости из армейских частей пугают еще больше. В Витебской области, например, в День Независимости, погиб молодой солдат. По официальной версии, застрелился.
В свете этих тревожных событий «Маланка Медиа» поговорила с четырьмя молодыми беларусами об их отношении к армии. Беда у всех одна — обязательный призыв, а вот истории разные. Станислав недавно отслужил, а Дима всеми силами пытается получить военник. У Глеба — отсрочка по здоровью, Саша уехал из страны.
«Каждый день всех сгоняли в кабинет с телевизором, чтобы мы превратились в красно-зеленых зомби»
Станислав: «В июне 2022 я заканчивал университет. Где-то за неделю до вручения дипломов меня вызвали в деканат: нужно было за что-то расписаться. Пришел, получил четыре бумаги и подписал их, не читая. Тут женщина из деканата и вручила мне повестку. Я был в шоке: вообще забыл, что нужно идти в армию. А женщина смотрит на меня, ухмыляется и говорит: «Молодой человек, нужно смотреть, за что расписываетесь».
Через месяц нужно было явиться в военкомат для уточнения данных. Неожиданно для себя самого, отнесся к этому очень спокойно. Друзья удивлялись: «Неужели ты не понимаешь, что тебя забирают на целый год?» А я думал: «Ну, значит так нужно». До последнего момента, даже в день отъезда, у меня не было ни паники, ни сожаления.
Осознание того, что я в армии и это всерьез, пришло только на пути в часть. Это был поздний вечер, около полуночи. Автобус подъехал к воротам, фарами осветил на нем армейские звезды, а на фоне заиграла музыка: «Улетает юность стаей белых лебедей, и конец мечте моей». Тут меня будто молотком по башке ударило. Я резко осознал, какой это кошмар, и испугался: пути назад нет.
На утро стало еще хуже. Проснулся в 6:00 от команды «рота подъем», посмотрел наверх — и сердце защемило, потому что надо мной был не мой потолок. Не моего дома, не моей комнаты, а какой-то чужой потолок, который будет меня встречать каждое утро целый год.
Потом мы начали застилать постели. На каждом одеяле — полоски, и их положение должно друг с другом совпадать. Чтобы этого добиться, между кроватями нужно было растягивать нитку и все по ней выравнивать. Когда в первый раз это увидел, чуть истерика не случилась. Более бессмысленное занятие сложно придумать. Потом привык. В армии по-другому нельзя: или миришься с идиотскими порядками, или сходишь с ума.
Сложнее всего было привыкнуть к необходимости подчиняться. Во-первых, это унизительно. Во-вторых, командующие упивались властью, даже минимальной. Хуже всех — сержанты. Они были младше меня, никогда не учились в университете, ничем не интересовались, а единственной радостью в жизни для них было посидеть в телефоне и оскорбить кого-нибудь. И таким людям я должен был подчиниться. Я драил «толкан», а они стояли вокруг и ржали.
Многие офицеры, особенно те, что повыше званием, мало кого считали за людей. Срочники для них — мясо. Не дай бог не отдать воинское приветствие. Не дай бог подойти и не сказать: «Товарищ полковник, разрешите обратиться». За это не только отчитали бы, но и в лицо плюнули. Любая вольность — удар по офицерскому самолюбию. Они — «цари», и обращаться к ними можно только на вы и шепотом.
При этом люди эти далеко не самые умные. Мы как-то на курилке сидели, был с нами офицер лет 30 — капитан, по-моему. О чем-то разговаривали, и я использовал слово «парадокс». Офицер на полном серьезе спросил, что это значит. Потом еще сказал мне быть проще и выражаться «нормально».
Еще офицеры много бухают. Не просто пьют, а именно бухают. Один такой забулдыга любил приходить по ночам в казарму. Мог фонариком в лицо посветить, чтобы проверить, спим ли мы. Мог всех разбудить и заставить одеваться, пока горит спичка. Я думал, такое только в анекдотах бывает. Оказалось, беларусская армия — один большой анекдот, злой, тупорылый и несмешной.
Однажды этот офицер-алкоголик разбушевался ночью, когда я стал в наряде. Напился и звонил на вахту. Сначала потребовал сигареты, потом — «нормальные сигареты», затем — хлеб и тушенку. У меня ничего этого не было, так что приходилось бегать по ротам и спрашивать. Если бы я чего-то не нашел, он бы разбудил весь взвод. Но самое странное случилось утром: этот офицер передо мной извинился и попросил никому не рассказывать о случившемся.
Из-за всего этого дурдома мне постоянно хотелось домой. Если б ночью разбудили, я бы сказал, сколько мне осталось служить: дней, недель и процентов от всего срока. И это при том, что ничего сложного мы там не делали. Просто жили, как в «Дне сурка», — все по одному и тому же распорядку без какого-либо смысла.
Спасали только смешные истории, которые изредка все-таки случались. Например, одного сослуживца словили с телефоном, когда он с родственниками созванивался. А корни у него — в Украине, и все об этом знали. Из этого офицеры устроили цирк. Парня на полном серьезе спрашивали: «Ты что, украинский шпион? Ты что, хочешь в тюрьму? Ты что, террорист?» Только было это гораздо менее цензурно.
Там в принципе все очень много ругались матом. Порой казалось, нормальные слова вставляют по ошибке. Мне даже сложно было поначалу разбирать что-то в этом потоке брани. Но маты — это полбеды. Я бы лучше их днями напролет слушал, лишь бы офицеры не травили шутки. Весь их юмор — о сексе, у них какой-то фетиш по этому поводу. Видимо, больная тема.
В какой-то момент я даже начал переживать, что отупею от такого окружения. Спасали созвоны с друзьями и мамой. Они мне рассказывали, что на самом деле происходит в мире. Это было крайне важно, потому что нас заставляли смотреть новости на БТ. Каждый день всех сгоняли в комнату с телевизором, чтобы мы превратились в красно-зеленых зомби. Самое страшное: на многих эта пропаганда повлияла. Я даже не могу их винить: когда вокруг столько насилия и свинства, психика начинает принимать это за норму, просто чтобы не разрушиться.
Моментами чувствовал, что сам подсаживаюсь на пропагандистскую иглу, потому что она делала существование в армию проще. Когда становилось совсем плохо, всеми правдами и неправдами находил смартфоны с интернетом и читал независимые СМИ. Было страшно, но без этой «прививки» было бы еще страшнее. Только благодаря ей и пережил тот год.
После дембеля с сослуживцами не общаюсь: не о чем. Любые военные структуры обхожу стороной. Стереотипы типа «не служил — не мужик» стараюсь развенчивать, если кто-то об армии спрашивает. Наоборот, если человек туда не пошел, значит у него есть мозги. Я понял это слишком поздно и поэтому считаю себя лохом: по глупости и невнимательности потерял год своей жизни. А ведь государство потратило на это кучу денег: и кормило, и одевало. Вопрос — зачем? По специальности, которую я якобы получил, вообще ничего не знаю. Вместо настоящей военной подготовки я ровнял по нитке кровати, драил туалеты и протирал пыль в гаражах.
В армии нет никакой романтики. В лучшем случае, это скука, но чаще всего — пытка. Если вас призывают в этом году, постарайтесь откосить. Сейчас проходить срочную службу очень опасно: у наших границ идет война, в которой мы, давайте честно, участвуем.
Мы с сослуживцами много обсуждали вероятность полноценного вступления Беларуси в войну. Примерно треть бросила бы автомат и побежала в лес, чтобы не воевать. Еще треть — «памяркоўныя хлопцы», которые делали бы, что им прикажут. Еще треть — воинственные чуваки, которые, как они говорили, «за дядю Сашу, дядю Вову». Они не ценят свою жизнь, им плевать даже на Беларусь и Россию. Главное для них — Лукашенко и Путин».
«Многие откосить не успели, потому что повестки им вручили прямо во время сдачи госэкзаменов»
Глеб: «В армию я никогда идти не хотел, потому что это пустая трата времени. Может, сейчас я и не достигаю глобальных целей, но хотя бы что-то делаю. В армии бы совсем потерялся. От бессмысленности всего, что там происходит, мне просто не хотелось бы жить. Это как сесть в тюрьму: ты пропадаешь из социума на какое-то время, потом выходишь и с ужасом понимаешь, что без тебя мир не остановился, что вокруг — новая реальность, и в ней нужно заново учиться жить.
Впервые я пошел в военкомат в десятом классе. Честно отвечал на все вопросы о здоровье, потому что армия казалась чем-то далеким и меня не касающимся. Уже через год понял, какая эта была глупость. От призыва спас университет, но это была лишь отсрочка — я решил перестраховаться и получить военник, чтобы ни при каких обстоятельствах в армию не забрали.
Из-за того, что первый школьный медосмотр я прошел идеально, найти лазейки для негодности было очень сложно. Посоветовался с друзьями и понял, что оптимальный вариант — прикинуться лунатиком. Пошел к неврологу, рассказал байку про «хождение во сне». Родители ее подтвердили: романтических иллюзий по поводу беларусской армии они не питали и готовы были помочь во всем, лишь бы я откосил.
Врач выписал мне направление в Новинки. Там я должен был провести две недели под наблюдением. Переживал, что меня подселят к серьезно больным людям, чтобы я испугался и чудесным образом исцелился от своей «болезни». Но нет, в палате я жил с очень тихим и безобидным мужчиной, а главной трудностью была скука. Я тухнул от безделья, но подбадривал себя тем, что лучше сейчас перетерпеть две недели, чем потом год.
Пару раз притворился лунатиком, и этого хватило, чтобы мне поставили диагноз. Я удивился, что никто в больнице на меня не давил, хотя, думаю, все всё понимали. То ли им не было до меня дело, то ли они сочувствовали. В любом случае, через пару месяцев я получил военный билет. Отметили это с родителями пиццей и шампанским.
После этого спокойно учился в универе, ни о чем не переживая. Миллион раз поблагодарил себя за авантюру с «лунатизмом», когда на четвертом курсе одногруппники начали паниковать из-за армии и впопыхах что-то делать. Многие откосить не успели, потому что повестки им вручили прямо во время сдачи госэкзаменов. Они даже диплом еще не защитили, а военкомат их уже ждал».
«В крайнем случае, сбегу из страны: через болота, леса, реки — неважно»
Дима: «Я не хочу в армию, потому что это время, потраченное впустую. В нынешней ситуации еще и страшно. У меня недавно брат вернулся из армии и теперь много о ней рассказывает. По его словам, там либо издеваются друг над другом, либо ничего не делают. Я боюсь такой участи, поэтому пытаются перестраховаться. У меня есть проблемы со здоровьем, но их нужно подтвердить. Ради этого год хожу по врачам. Минимум — один раз в неделю, максимум — три. Основания для негодности уже есть, но я хочу найти как можно больше, чтобы перестраховаться.
Раньше не понимал, как люди руки и ноги ломают, лишь бы в армию не идти. А сейчас думаю, что поступлю так же, если других вариантов не будет. В крайнем случае, сбегу из страны: через болота, леса, реки — неважно.
Единственное, что усвоил из этой истории: обязательный призыв — это отвратительно. В нормальных странах такого нет. Армия должны быть контактной. Если меня не дай бог туда загребут, никакой пользы государству от этого не будет, а я буду страдать целый год».
«Маму вызывали в военкомат давать объяснения, почему я скрываюсь от призыва»
Саша: «Получением военника занялся еще до начала войны, на четвертом курсе университета. Во-первых, не хотел выпадать из жизни на год. Во-вторых, боялся попасть в жесткую часть, а рядом с моим родным городом она именно такая. Там срочники даже убивали себя из-за дедовщины.
Как откосить, не знал, поэтому обратился в один из центров помощи призывникам: их тогда еще не разгромили власти. Мне провели консультацию, рассказали про систему призыва, про варианты получения военника. Не предлагали заплатить кому-то или что-то себе сломать — просто объяснили, что есть список болезней, по которым можно получить либо отсрочку, либо военный билет.
Оставалось только найти какую-то болячку у себя. Для этого составил список жалоб на здоровье: например, зрение у меня плохое, поэтому его я хотел проверить в первую очередь, а потом уже другие обследования проходить. Исходя из этого, менеджер из центра помощи призывникам составил для меня график визитов к врачам. Это было очень удобно: не надо было самому выискивать телефоны и специалистов — мне просто скидывали адреса и время, а я сдавал анализы и проходил обследования. Результаты отправлял менеджеру, а он отмечал, что можно подвести под негодность или отсрочку. Смотрели меня не какие-то проплаченные врачи: я ездил в обычные поликлиники.
Чуть ли не последней в списке моих жалоб стояла спина: добавил ее для количества. Травматолог посмотрел на мой позвоночник и почти свистнул — мол, большие проблемы. Отправил на снимок, и оказалось, что у меня довольно сильное искривление. То ли сколиоз, то ли кифоз. В общем, диагноз, с которым в мирное время я не годен.
Это меня успокоило. Я ждал повестку, планировал прийти в военкомат, показать свой диагноз и уйти с военником. Но потом началась война. Я переживал, что скоро годными будут все калеки, а на мою спину никто не посмотрит, и придется не просто служить, а воевать. Защищать родину — я только за. Но в ситуации с Украиной все наоборот: моя родина напала на другую страну. Я не хочу в этом участвовать. Сдался бы в плен украинцам, если бы отправился на эту войну.
Начал думать о переезде. Не только из-за армии: мне в принципе было неприятно и страшно находиться в Беларуси. Уехал еще до того, как пришла повестка, поэтому в военкомат не явился. Из-за этого военного билета у меня нет — значит, домой смогу вернуться нескоро. Мне до сих пор повестки присылают и даже маму вызывали в военкомат давать объяснения, почему я скрываюсь от призыва».
«Получить негодность по здоровью теперь почти невозможно». Комментарий центра помощи призывникам
Летом 2022 года беларусские власти устроили облавы на компании, которые помогали призывникам получить военные билеты. Провластный «Пул Первого» назвал их «фирмами для уклонистов от армии» и добавил, что их владельцы якобы «собственноручно написали заявы о ликвидации». Подобные центры действительно прекратили работу, но не по доброй воле. Несколько их руководителей даже появились в «покаянных» видео.
«Маланка медиа» связалась с бывшим сотрудником одного из центров и узнала, чего призывникам ждать в этом году. Его комментарий мы приводим анонимно:
«Расписание болезней в Беларуси стало очень жестким. Теперь получить негодность по здоровью почти невозможно. К тем, кто пытается этого добиться, в военкоматах всегда относились плохо, а сейчас их просто терроризируют. Психологическое давление — максимальное.
Если знакомые просят совета, я даже не знаю, что ответить. Половина из того, чем можно было помочь раньше, уже не актуальна из-за новых правил. Мне кажется, проще уехать из страны».
