Павел Маринич уверен: за свободу надо проливать кровь. Основатель «Маланка Медиа», сын репрессированного бывшего министра Михаила Маринича в большой беседе с «Нашей Нивой» рассказал о боевом детстве с Шереметом и воспитании в криминальном районе, отцовской науке, проблемах беларусского ютуба и о нашем пути к свободе.
«Моим другом был Павел Шеремет, он учился в соседней школе»
Вы родом из оккупированного сейчас Крыма, из Евпатории. Когда были там последний раз?
Во время учебы в институте, может, в 1992 году. У меня оттуда мама, они познакомились с отцом, когда учились в Беларусском политехническом институте. Мои родственники по маминой линии живут в Крыму и в Одессе.
Когда я должен был родиться, отец поехал в командировку в Афганистан, но не по военным делам — он строитель. Мать сказала, что лучше поедет рожать к бабушке, поэтому я и родился в Крыму. Пока я был мал, мы с матерью и старшим братом навещали там бабушку — садились в машину и ехали через всю Украину.
Российское нападение на Украину зацепило и вашу семью?
Да. Мать все время ездила к бабушке в Крым, у нее там оставалась сестра, и для матери это все тяжело. Ежегодно ей обещаю, что Украина будет свободной и мы обязательно поедем в Крым: снова пройдем по тем местам, увидим родильный дом, где я появился на свет, и посетим кладбище.
Две мои сестры остались в Одессе. В 2022-м, когда к ним подходил фронт, они отказались выезжать, хотя я настаивал. Сказали, что у них крепкий подвал в родительском доме.
У нас [на «Маланке»] есть фильм про Одессу, который называется «Смех сквозь бомбы», и там действительно такие люди, совсем другой народ. Они и говорят особенно, и понимают все особенно, и все это у них происходит со своим юмором. Они мне сказали, что в Одессе никогда не будет русского солдата, и так и произошло. Одесситы пошли бы в катакомбы, но боролись бы до последнего. Одесса всегда была интернациональным городом, где уживались все нации, и свободным. Не представляю себе, как можно Одессу оккупировать какими-то бурятами.
Вы росли в Минске, в районе улицы Восточной. Что это за место?
Это был Сельхозпоселок, один из самых криминальных районов города. Оттуда были четыре злодея в законе, двое из них жили в соседнем со мной подъезде.
Моим соседом и другом был Павел Шеремет, он учился в соседней школе, а вторым соседом был Вадим Прокопьев. В жизни мы с Шереметом дружили и катались с одной горки, но конфликтовали район на район.
Хотя место было криминальное, мы никогда не закрывали двери. В нашем доме жили молодые семьи, и у большинства было по двое детей, в моем подъезде жили трое моих одноклассников. Это был свой мир. Дети ходили друг к другу по всему дому, можно было где-то остаться, и тебя накормили бы. Мы все жили очень дружно и помогали друг другу.
В Сельхозпоселке люди жили поколениями, и для меня было очень интересно, когда приходили мои одноклассники и говорили, что и мой отец учился в той же школе, что и я. Не понимал, как это возможно, а потом мой сын пошел в ту же школу.
Каким запомнили в детстве Вадима Прокопьева?
Мы все были одинаковые, даже одежда у всех детей была похожа, ведь где в советские времена родители могли приобретать одежду? В одних и тех же магазинах, где висели одинаковые вещи. А так Вадим — обычный парень, с которым мы дружили.
Больше бы сказал о нем уже в зрелом возрасте. Его работа в свои времена стала событием для Минска и всей Беларуси, ведь все-таки он как ресторатор принес в Минск стиль и традиции, которых раньше в стране не было. К сожалению, по причинам, связанным с Лукашенко и его соратниками, Прокопьеву было очень сложно вести свой бизнес, так как он всегда был и остается прямым человеком, никогда не будет ничего говорить за глаза. Он очень честный, я горжусь тем, что мы дружим столько времени и выросли вместе.
Его первый проект — клуб «Бронкс», где, кроме собственно клуба, работал итальянский ресторан. «Бронкс» как раз оттеснили у Прокопьева лукашенковские соратники. Это был один из первых минских стильных клубов и хороший ресторан, где Прокопьев добился того, чтобы и сервис, и сама кухня были на высочайшем уровне.
Помните последний разговор с Шереметом?
Конечно. Он позвонил мне из Украины и спросил, может ли он дать на всякий случай мой номер телефона своей дочке. Она встречалась в Вильнюсе со своим кавалером, и ему как отцу было бы спокойнее, если бы я знал об этом и у нее был мой номер телефона. Таков был наш последний разговор, я очень хорошо его помню. Мы тогда, как всегда, пошутили.
Вернемся в минские времена. У вас было боевое детство?
Конечно. Нас всех воспитывала улица, потому что родители работали. В восемь часов мы шли в школу, а они — на работу, в шесть они возвращались, и у них не было слишком много времени, чтобы нами заниматься. Чтобы это не влияло на нас полностью, нас отдавали в кружки, включая спортивные. А в школе у нас был сформирован спортивный класс, где те, кто не шли на медали, отстаивали честь школы в различных соревнованиях. Это были и кроссы, и спортивное ориентирование, и что-то пожарное. Мы шли, не всегда зная, о чем речь, и брали призы.
«Что отец участвует в президентских выборах, услышал по радио»
Что у вас в характере от вашего отца?
Дипломатичность. Хоть он и из полесской деревни, все-таки он был очень дипломатичным и толерантным человеком. Когда он работал послом, я понимал, что это ему дано Богом. Он был очень талантливым человеком, отличным организатором, начиная с первых своих должностей, со строительного треста.
Когда появилось Министерство внешней торговли, он быстро его вывел на высокий уровень. Потом работал одновременно послом в Латвии, Эстонии и Финляндии, тогда маленькая Латвия вошла в тройку самых значимых торговых партнеров Беларуси.
Много встречал бывших коллег моего отца, и ни от кого не слышал о нем плохого слова, у всех остались очень хорошие воспоминания.
В конце 90-х-начале 00-х в Беларуси происходили убийства политических противников Лукашенко. Как вы для себя объясняете то, почему ваш отец тогда не выехал из страны?
Я хорошо понимал, что происходит, так как эти политические убийства начались с убийств криминальных авторитетов, которые жили возле меня. Ни у кого не было сомнений, что убийства Красовского, Завадского и других произошли по приказу Лукашенко. Но отец был идеалистом, их много: тот же Бабарико, поэт Некляев, который никогда не думал, что будет избит и посажен в изолятор КГБ. Они надеялись на какое-то существование закона: мол, как так, в открытую не решатся.
Но я всегда чувствовал, что Лукашенко не оставит отца живым. Никто в семье не знал, что он уходит с поста посла и участвует в президентских выборах, я услышал об этом, когда ехал в машине и слушал радио. Уже тогда я понял, что наша жизнь теперь будет другой.
Потом был серьезный разговор [с отцом]. Это был его очень решительный поступок, и я его за это очень уважаю. Он видел, что происходит и в каком направлении идет страна, понимал, что будет, если страна пойдет в сторону России. Отец всегда был настроен по-проевропейски, и мы никогда не сомневались, что [тогдашняя] Беларусь — это не европейская страна. Он мечтал, что Беларусь будет второй Швейцарией [с нейтральным статусом], а я ему доказывал, что рядом с людоедским режимом имперской России это невозможно, так как мы будем постоянно зависеть от того, с кем Россия будет воевать.
После всего, что произошло в последние годы, мало кто сомневается, что только европейский путь Беларуси и присоединение к НАТО могут нас в будущем защитить от соседа.
Почему вы считаете, что вашего отца отравили?
Потому что есть факты. Я тоже плотно занимался спортом всю жизнь, но в какое-то время бросил, а он продолжал тренироваться, каждое утро делал серьезную гимнастику. Я не мог удержать его темп.
У нас задокументировано все то, что с ним происходило. На майские праздники его этапировали в колонию, и больше двух недель никому не отвечали, где он. Потом из Оршанской колонии [журналистке «Народной воли»] Светлане Калинкиной позвонил офицер: «Выводите людей, Маринича убивают в тюрьме! У него инсульт, его закрыли в карцере, он в обмороке, и если вы сейчас что-то не сделаете, его убьют». Позже отравляли Статкевича и Некляева, эти факты также зафиксированы.
После отца привезли в минскую клинику, там у него диагностировали инсульт. В той клинике работал профессор Мрочек, его друг, и он первый сказал, что отца отравили. Когда отец вышел из тюрьмы, он сказал, что ему остались еще два инсульта и у нас очень мало времени. Я говорил, мол, ты чего, мы еще поживем и повоюем, но потом был второй инсульт, и после третьего он не выздоровел. Отец успел уехать за границу, там его обследовали и также подтвердили отравление.
Поэтому очень серьезно отношусь ко всему, что сейчас происходит с нашими политзаключенными, жизнь каждого из них под угрозой. Видим, сколько жизней уже отнял этот режим. У Лукашенко нет ничего человечного, это абсолютное зло, которое нужно уничтожить.
«Украина победит, потом рухнет путинский режим, а за ним — лукашенковский»
Сколько времени вы уже не были в Беларуси?
24 декабря будет 13 лет, я выехал после Площади-2010, перешел границу между Россией и Латвией.
Беларусь — что это сейчас за место для вас?
Это место боли, которая только увеличивается ежедневно. У меня за решеткой друзья, в страну привезли ядерное оружие, в Островце закопали атомную бомбу — ежедневно от новостей сжимается сердце. Тяжело от того, что я слышу о моем друге Николае Статкевиче, о нобелевском лауреате Алесе Беляцком. Очень сопереживаю [жене Николая Статкевича] Марине Адамович, это сильная женщина и героиня. Все те, кто сегодня находится за решеткой — наши герои.
Когда вы выезжали, понимали, что это может быть так надолго?
Нет, выезжал максимум на полгода. Считал, что смогу вернуться, когда отпустят всех политзаключенных, но уже 13 лет я в Вильнюсе.
Как вы смотрите на эмигрантов нынешней волны, приехавших после 2020-го?
Они все идут тем же путем. Человеку трудно принимать то, что он за границей и не знает, когда вернется. Еще в 2020-2021-м они говорили, что мы сейчас победим и все изменится, а я уже знал, что все будет не сейчас и не через пять лет, тем более когда началась война. Не имею сомнений, что Украина победит, потом рухнет путинский режим, а за ним — лукашенковский. Но когда это будет и сколько еще крови прольется? Однако сейчас я хотя бы вижу, как все закончится — из-за победы Украины.
Как вы сами строили жизнь в Вильнюсе?
Имел миссию способствовать освобождению политзаключенных. Тогда мы с другими беларусами сильно поработали с литовскими парламентариями. Впервые были введены санкции против режима: 265 персональных и, кажется, 24 компании. И впервые Лукашенко включил режим торга, через какое-то время освободили почти всех политзаключенных.
Тогда Запад шел на переговоры с режимом, сейчас этого нет. Может, это и хорошо, ведь с террористами в современном мире не торгуются, их уничтожают. Тогда, в 2010-м, Николай Статкевич говорил, что он против этой торговли и готов сидеть всю жизнь, только бы торговли не было.
Так что я знал, чем заниматься. Где-то в 2015-м, когда люди никак не отреагировали на очередные президентские «выборы», я вернулся в ИТ-бизнес и до 2020-го занимался отчасти своими делами.
Чего ждете в беларусской политике?
Надо ждать победы — сначала в Украине, а потом на минских улицах. До 2020-го все меня считали экстремистом, были сторонниками ненасильственного сопротивления. А я говорил, что пока вы будете это продвигать, Лукашенко будет вас медленно уничтожать одного за другим, что и происходит.
Знаю, что люди с цветами больше не будут выходить против ОМОНа. И уже понятно, что все попытки поменять власть «законно» не увенчаются успехом. Это преступный режим, и за свою свободу надо проливать кровь, как это делали литовцы и украинцы. Как показывает история, чем дольше диктатор у власти, тем с большей кровью его потом снимают.
В свое время вы работали в команде кандидата в президенты Андрея Санникова. В последние годы он сделал ряд неоднозначных заявлений, в том числе выставлял фото котлет, чтобы подшутить над Светланой Тихановской. Как вы относитесь к нему сегодня?
Я уважаю этого человека. Понимаю, что он сделал в 2010 году и смог перенести в лукашистских застенках. Знаю, что и 10% того, что с ним происходило, не знает никто.
Не могу ничего сказать. Он политик, и оскорбление женщины — для меня это неприятно. Не могу его критиковать, так как понимаю [почему он так себя ведет]. Сейчас, когда за решеткой находится Евгений Афнагель и остальные ребята из «Европейской Беларуси», он хорошо знает, что с ними происходит. Наверное, хочет от Тихановской, как и мы все, более решительных действий по освобождению политзаключенных и по изменению ситуации в стране.
«Рабочее название нашего телевидения — Belarus Today»
Вы рассказывали о планах сделать на базе «Маланки» общественное телевидение. На какой стадии этот проект?
Это долгий путь, самой «Маланке» три года. Мы начинали как Zubr, проект по общественному активизму. В 2020-м мы сделали платформу по наблюдению за выборами, и эти данные все еще открыты, в отличие от ермошинских. Считаю, что главное, в чем я участвовал в последние годы — как раз этот проект, то, что Лукашенко во всем мире больше не считают президентом. Он диктатор, удерживающий власть в стране.
Тогда, в 2020-м, в начале досрочного голосования мы решили делать стримы о том, как в прямом эфире воруют голоса беларусов. Не имели своего канала и раздавали эфир всем желающим. 9 августа, в основной день голосования, мы работали в эфире 18 часов, с гостями. Для тех, у кого не было такого опыта, это очень серьезная и тяжелая работа.
Когда начались репрессии, я понял, что в Беларуси не останется ни одного независимого СМИ. У меня никогда не было иллюзий по поводу Лукашенко и его власти, и я понял, что пора строить что-то новое.
Когда-то я очень увлекался «Громадське», которое стартануло во времена Майдана, потом смотрел «Суспільне». В каждой независимой и демократической стране должен быть такой гражданский ресурс, который осуществит контроль над всеми ветвями власти. Во время нашего возвращения такой ресурс уже должен работать как надо.
Но медийная работа из-за пределов страны имеет и свои минусы
Не говорил бы так. «Маланка» — это нетрадиционное медиа: это не новости, не «Комсомольская правда» и не сайт, это что-то совсем другое. Я собирал коллектив телевизионных журналистов, инженеров, операторов и других работников, это люди с соответствующим опытом. Не видел это как некое блогерство или традиционное СМИ с ютуб-каналом.
Мы начинали с пятиминутных новостей и потом прошли все телевизионные форматы: интервью, аналитика, концерты, стримы, документальное кино, детский и женский контент — все, что должно быть в сетке вещания. Я не из журналистики, я бизнесмен и имею опыт менеджера. Может, поэтому мне и проще в этой ситуации. Могу спокойно смотреть, как работают «Белсат», LRT, как работает общественное телевидение в соседних странах.
В Украине хотя бы есть частные каналы, но в Беларуси нет телевизионной экосистемы в тех же масштабах. Моя мечта — сделать канал, который очень отличается от того, что мы сегодня видим, от того же «Белсата». К сожалению, то, что я вижу даже в Литве — это все из 90-х-начала нулевых.
Дело в качестве?
Да, оно не современное. Есть определенные каналы в той же Грузии, что делаются по всем современным мировым стандартам. Для меня эталоны — это каналы вроде BBC и CNN.
Это касается общественно-политического вещания, но очень важно сегодня делать и контент, который не трогает политику. Люди очень устали от негатива.
Изготовление качественного и интересного контента стоит больших денег. Зрители — современные люди, они избалованы контентом. Если это кулинарное шоу, оно не должно сниматься на две камеры на маленькой кухне. Есть интересные кулинарные шоу, которые сегодня имеют франшизу по всему миру, их с удовольствием смотрят даже люди, далекие от политики. Такой контент привлекает зрителей, которые устали от политики, но все-таки хотят смотреть беларусский контент. Это же касается женских передач, также я мечтаю сделать полноценный детский канал по-беларусски, который бы могли смотреть и родители, который бы формировал новое поколение беларусов.
Насколько вы считаете возможной качественную работу общественного телевидения из-за пределов Беларуси? Ведь это ограничивает доступ и к информации, и к зрителям.
Общественное телевидение — это совместная работа тех независимых медиа, кому это интересно. На сегодня мы договорились с «Еўрарадыё» и «Радыё Рацыя», они имеют для этого свой контент, хотя и политический — новости. Вижу, что это будет мозаика из производителей различных медийных продуктов, которые сегодня существуют. Где-то делаются культурные проекты — например, этим занимается в Грузии Наташа Бибикова, многие делают исторические материалы.
Наши договоры с «Еўрарадыё» и «Радыё Рацыя» — это только начало, и до сих пор я никогда не видел, чтобы беларусские медиа объединялись ради единой работы. Эти люди находятся за рубежом, но работают на Беларусь и имеют в стране свою аудиторию, так как и у «Маланка Медиа» 96% просмотров — из Беларуси. Мы и сегодня не имеем разрыва с беларусскими зрителями, хотя нас и признали «экстремистами». Кроме того, у «Маланки» есть свое приложение, и если нас заблокируют, весь наш контент останется доступен через него.
Да, у нас нет сегодня в Беларуси той сети корреспондентов, которую хотели бы иметь. Но еще со времен площадки Zubr у нас действуют боты, и имеем определенных верифицированных корреспондентов. «Маланка регионы» выходит отчасти из тех материалов, которые они нам присылают.
Рабочее название нашего телевидения — Belarus Today, но оно мне не очень нравится, так как вызывает ассоциации с [пропагандистским каналом] Russia Today. По поводу названия еще будем разговаривать.
Как оцениваете на сегодня цифровые показатели «Маланки»?
Сегодня на подписки уже никто не смотрит, но мы в пятерке медиа, которые имеют влияние на беларусов. Мы обогнали медиа, которые работают на этом рынке более 20 лет, имеем стабильные 2,5 миллиона просмотров ежемесячно. Еще у нас есть свой сайт, и он тоже быстро развивается. «Маланка» — живой организм, который растет, и я знаю, куда нам еще идти.
«Чего ни коснись, всего мало»
Как вам нынешнее состояние беларусского ютуба?
К сожалению, он стал более информационно-политическим. В нем не представлены социальные, общественные проблемы, которые сегодня есть в Беларуси. Но беларусский ютуб все равно будет, и он должен быть отделен от российского ютуба. У нас много талантливой молодежи, которая делает разные интересные вещи, может, когда-то появится беларусская стриминговая платформа. Она будет работать по принципам блокчейна и искусственного интеллекта.
Google — сложная и большая машина. Их алгоритмы, как и у ютуба, очень засорены и не отвечают современным потребностям, то же с тиктоком. Недавно блокировались беларусские ютуб-каналы, которые и о политике не слишком говорили. Такому маленькому сегменту, как беларусский ютуб, очень трудно, хотя благодаря Светлане Тихановской и есть контакты, через которые это можно открутить. Но это доступно каналам, которые уже имеют определенный авторитет. Уверен, что будет новая стриминговая платформа, которая станет работать по-другому.
Каких ютуб-проектов нам не хватает?
Не хватает развлекательного контента, социального, образовательного… Чего ни коснись, всего мало. Большинство из нас делают политические новости, но люди должны знать и о другой жизни. У них есть дети, проблемы в семье, психологические проблемы, ведь сейчас в мире творится ужас. Говорить людям, чтобы они сами над собой работали — не выход. Должен быть и психологический, и женский контент, ведь в Беларуси эти темы почти не поднимались, разве что на уровне фитнеса и красоты, но ведь существует и много других тем. Видим, что такой контент востребован.
По вашему мнению, насколько активно сейчас беларусы внутри страны интересуются новостями?
Конечно, им это важно. Беларусы уже давно живут под прессом, в том числе российской пропаганды, а после 2020-го вообще началось что-то ужасное: репрессии никак не заканчиваются и Беларусь фактически является страной-агрессором, в ней находится российское ядерное оружие.
Все это морально давит на беларусов, и трудно находиться в стране и чувствовать это каждую минуту. Когда отовсюду идет пропаганда, трудно от нее отгородиться. Это влияет на народ, он становится пассивным. Еще в 2020-м я знал, что нам сложно бороться с государственной машиной пропаганды, которая имеет большой ресурс.
Насколько знаю, люди стараются не смотреть ни государственные, ни независимые новости, чтобы оказаться в своем мире, где хотя бы нет негатива и страха.
Как в таких условиях достучаться до беларусов?
Все равно есть те, кто ищет альтернативную информацию, они никуда не денутся. Беларусы живут в Европе, и большинство даже нейтральной аудитории сравнивает то, что они видят и что говорят на той стороне. То, что говорит дед (Лукашенко — НН), большинство населения уже давно не воспринимает всерьез.
Чтобы достучаться до людей, нужно мягко подходить к ним с разнообразным контентом. Кому-то может быть интересно посмотреть кулинарное шоу или документальное кино, ему понравится, что оно классно сделано, и станет интересно, что еще есть на этом канале.
Пытаемся делать разный контент, и за последний год сделали много фильмов на разные темы. Там есть про студентов и европейское образование, есть про беларусскую блогершу и пиарщицу, которая уехала в Грузию и стала известной среди беларусов ювелиркой, есть кино про Нину Багинскую. То есть там не только контент о политике и политзаключенных, есть много всего, и каждый найдет что-то на свой вкус. Это вдохновляет людей, показывает, что жизнь не остановилась.
