Даниил Косенко был осужден на 2 года заключения с направлением в исправительное учреждение. Благодаря подаче заявления на обжалование решения суда он выиграл время, чтобы бежать из страны. Но бежать пришлось непросто: путь к свободе лежал через холодную реку. Рассказываем его историю от первого лица.
Я работал в сфере развлечений: развивался как ведущий праздников и турлидер. В компании «Eurotrips» сопровождал молодежные группы в поездки по Европе, Украине, России и Беларуси. Когда началась пандемия, совместно со своим другом создали проект «DigitalDetox» — отдых от телефонов в формате B2C на массмаркет, после чего пришли крупные заказы B2B корпоративные.
Я активно выражал свою гражданскую позицию: ходил на протесты, высказывался в социальных сетях, скандировал «Жыве Беларусь!» и включал беларусские песни в автобусе во время туристических поездок.
В конце октября 2021 года мне позвонили из РУВД, пригласив на профилактическую беседу из-за поста, который я репостнул в социальную сеть с изображением Лукашенко и надписью «фашист».
Меня отпустили, после этого пришло письмо об отказе в возбуждении уголовного дела из-за отсутствия доказательств преступления. Я расслабился, продолжил работу, но через 2-3 недели поступил звонок с просьбой подъехать подписать какую-то объяснительную по этому делу. Так как уже пришел отказ в возбуждении уголовного дела, я сильно не переживал и спокойно поехал в отделение, не понимая, что домой уже не вернусь.
Окрестина-Жодино-Володарка
Мне предъявили 368 статью (оскорбление президента), после чего отвезли в Окрестина.
Поместили на пять суток в одноместный карцер, где держали еще 6-8 человек. Теплую одежду забрали, спал я и мои сокамерники на холодном бетонном полу. Лампа в камере горела целые сутки противным светом, дырка в полу — туалет, умывальника нет, только кран из стены торчит, в резиновом ведре, разрезанном пополам, мы мыли руки, им же и смывали «унитаз».
Не было ни писем, ни передач, там ты просто находишься в безызвестности.
Отношение к заключенным было как к настоящим террористам: оскорбления, много мата, избиения. «Змагар» — клеймо, из-за которого к людям относились неподобающе жестоко.
Когда избитых людей приводили к нам в камеру, у них тряслись не только руки, но и все тело. Ребята задирали майки, показывая следы от электрошокеров. Они не могли поверить, что после всего ужаса, который происходил снаружи, они наконец-то попали от животных к людям.
Пока я там был, мне повесили еще одну статью — 367 ч.1 (клевета в отношении высокопоставленного государственного лица). И перевели в Жодино.
В Жодино отношение к заключенным было помягче. Мне попались хорошие люди в камере, из-за чего его пребывание там стало немного легче.
Хотя дисциплина была жесткая: в 6 подъем, в 10 отбой, днем на кроватях сидеть нельзя, утром и вечером — построение. Но были у нас и развлечения — играли в шахматы, нарды. Читали книги, но редко, потому что это как лотерея: библиотека в Жодино не обновляется, а книги из Советского Союза, во многих были вырваны листы. Выбирать не разрешали, что привозят — то и брали. Не всегда везло. На 15 человек в камере приходилось около пяти книг.
Камера у нас была очень дружелюбная и жила по своим правилам. У нас был и завхоз, и повар. Все передачки делили между собой.
Я никогда не думал, что в тюрьме может быть так, что камера как дом.
Однажды я случайно облил ногу кипятком и заработал ожог второй степени. Мне принесли мазь и бинт, которые ничем не помогли. Постельный режим не разрешили, костыли не выдали, в итоге вынужден был постоянно держать больную ногу на весу, прыгать куда-то по поручениям. Сотрудники, несущие службу на продоле, подшучивали надо мной, просили запрыгнуть на стул, когда я прыгал мимо них на одной ноге в кабинет к адвокату.
А вот сокамерники всячески помогали и ухаживали, прям как родители. Приносили еду, застилали постель, освободили от всех обязанностей по камере.
Только через 8-9 суток, когда у меня поднялась температура, а нога начала гноиться, перевели в санчасть.
В камере в санчасти был очень милый и вежливый дедушка, которого постоянно задирали два зека. В какой-то момент я не выдержал и вступился за него. После чего негласный смотрящий за камерой донес на меня, что я якобы разжигаю конфликт. И меня из-за его жалобы перевели в камеру к шизофреникам.
Там было очень холодно, стоял разбитый унитаз. Но главное в этой камере — это контингент. Там сидел дед, который нанес 32 удара топором по своей любовнице, спрятал ее труп за печкой, после чего «тронулся головой». Он ходил под себя, был весь во вшах, в его «кровати» ползали насекомые, потому что ему никто не менял постельное белье. Второй мужчина постоянно звонил в дверь и говорил, что сокамерники его бьют, хотя его никто пальцем не трогал. Третий парень говорил вслух все свои мысли. В камере жутко воняло, ползали тараканы, по ночам бегали мыши.
Глядя на все это, задавался вопросом, что я здесь вообще делаю? За что? За репост? Реально за репост я вынужден вот на это все смотреть? За то, что я заступился за человека пожилого? Почему?
За пару дней перед Новым Годом у деда случился приступ эпилепсии — посинела голова, пошла пена со рта, начались конвульсии. Я никогда не видел эпилепсии, никогда в своей жизни. Это ужасно вообще, это кошмар. Я думал, этот дедушка умрет на моих глазах.
Сокамерники перевернули деда набок, чтобы он не захлебнулся пеной и стали звонить в колокольчик, чтобы к ним кто-нибудь пришел. Только минут через 10 подошел караульный, выслушал заключенных и спросил: «Может, он продержится до пересменки?»
Я когда это услышал, понял, что эта ситуация полностью характеризует данное заведение и отношение к людям. На месте этого деда мог оказаться любой из нас.
По итогу деду вызвали скорую помощь, забирать отказались, но жизнь спасли.
В Жодино я пробыл полтора месяца, потом меня перевели на Володарку до ожидания суда. В отличие от предыдущих мест заключения Володарка оказалась приличным местом, если не учитывать состояние здания, которое вот-вот развалится. В данном месте отношение к заключенным было лояльным, порядочным, обращались на «вы». Кормили относительно хорошо.
Суд и приговор
Суд был интересный. Прокурор атаковал меня со всех сторон, пытаясь раскрутить на признание об участии в несанкционированных мероприятиях. Позиция их была такова — я попал под влияние пропаганды. Но какой пропаганды? Я видел все своими глазами. Я видел, как избивали людей без оружия. Там были женщины, подростки. Я видел, как девушки падали в своих белых платьях, а по их ногам текла кровь. Видел гранаты, слышал взрывы. Но понятное дело об этом в суде не мог сказать.
Мне предлагали покаяться и признать вину, чтобы смягчить приговор, но я принципиально стоял на своем.
На втором заседании вынесли приговор — 2 года заключения с направлением в исправительное учреждение (химия). С такими приговорами выпускают из зала суда под подписку о невыезде. А сами приговоры в Беларуси вступают в силу в течение 10 дней. Но адвокат подсказал лазейку: можно обжаловать приговор в вышестоящий суд, тогда вступление приговора в силу оттягивается. Мне его оттянули на два месяца. Благодаря этому я смог бежать и оказаться на свободе.
Через реку в холодном марте
Как только озвучили приговор, я понял, что нужно бежать. Я был не готов отдавать два года своей жизни режиму только из-за того, что был волен говорить свои настоящие мысли.
Два месяца я морально готовился к побегу. Проводил время со своими близкими, заручался поддержкой беларусских организаций, которые помогают беженцам, прощался с любимыми местами.
Способ побега мне подсказали — нужно переплыть реку. Проконсультировали, когда и где лучше переходить границу, какое время суток предпочтительнее, какие проблемы могут ждать.
Вот так, простившись с родными, взяв с собой водонепроницаемые чехлы для телефона и документов, я отправился к границе.
Я готовился психологически, что нужно будет зайти в холодную воду, но не ожидал, что придется плыть! Потому что мне говорили, что река 4 метра в длину. Четыре метра и все, то есть глубина где-то по грудь. Поэтому я сильно не пугался, но на деле оказалось не 4 метра, а 15. И это март, река, как на крещенские морозы, очень холодная, никого рядом нет. И если вдруг судорога или не дай бог организм поведет себя не так, как нужно, то ты можешь в этой реке остаться навсегда.
Это для меня был шок. А путь у меня только один. Ну, точнее, их два — можно дать заднюю, остаться тут и ждать приговора, либо идти вперед на свободу.
Я решился. Пока плыл, моя зимняя куртка намокла и потянула вниз. Я хлебнул немного воды, но продолжал плыть. Думал, все. Как бы мне не было холодно, надо грести, иначе вообще конец. Это будет просто ужасно — здесь и сейчас умереть. Я твердил себе: «Все получится, все получится. Я все сделаю, я смогу».
Когда я наконец-то ступил на твердую землю, то оглянулся и подумал: «Классно». Дальше пошел искать литовских пограничников, которые были предупреждены. Вскоре меня нашли и отогрели.
Сейчас живу в Вильнюсе, вливаюсь в новый ритм, завожу новые знакомства. Несмотря на некоторые трудности адаптации беженца, считаю, что нужно не унывать и оставаться на позитиве. Все будет хорошо. Деды не способны пережить молодежь, а вот молодежь дедов — да. Будущее за нами. Жыве Беларусь! Берегите себя и близких.
