Продюсер Геннадий Шульман о войне, тюрьме, надежде и шоу-бизнесе
Продюсер Геннадий Шульман — легенда беларусского шоу-бизнеса, он стал одним из первых, кто привез в Беларусь мировых рок-звезд. За один из концертов — музыканта Джо Кокера, отсидел шесть лет. Выйдя из заключения, переехал в Россию, а после начала полномасштабной войны уехал с семьей в Израиль, где встретил еще одну страшную войну.
Утро 7 октября для семьи Геннадия Шульмана началось так же, как и для всей нации — война застала врасплох. Первые сирены прозвучали в 6:30 утра, за несколько секунд нужно было хотя бы успеть одеться и выбежать в коридор, не говоря уже о сборе документов и других необходимых вещей.
Геннадий Шульман — известный музыкальный продюсер, бывший директор продюсерского центра «Класс-Клуб ДК», легенда беларусского шоу-бизнеса. В 1990-е он был первым, кто организовал концерты мировых рок-звезд. Именно ему удалось договориться о проведении концертов Scorpions, Nazareth, Deep Purple, Роберта Планта и мн. др.
А вот за концерт Джо Кокера отсидел 6 лет. По версии суда, он одалживал деньги и не возвращал их в срок, за что суд обвинил Шульмана в «мошенничестве», приговор — шесть лет лишения свободы с конфискацией имущества. Полтора года он отсидел в СИЗО на Володарке и в Жодино, в Шкловской колонии — три года, на вольном поселении — восемь месяцев, на «химии» — семь.
После освобождения в 2016 году Геннадий уехал в Москву, где к тому времени находились его жена и сын.
— Мы с женой жили и работали в Москве и Санкт-Петербурге, занимались теми же делами, что и в Беларуси: шоу-бизнес и ивент-индустрия. Сын переехал в Израиль в 2017 году. У нас с женой была интересная работа и ее было очень много, и все было хорошо до 24 февраля 2022 года. После того, что мы увидели в этот день в 6:30 утра, изменило наше восприятие России: в это утро для нас с женой Москва стала совсем другой, теперь мы смотрели на этот город и этих людей другими глазами. И через неделю мы приняли решение переехать в Израиль: жена уехала сразу, я же на полгода задержался, нужно было закончить какие-то дела. В сентябре, в Израиле я воссоединился с семьёй.
Теперь война в Израиле, в этот раз переезжать не планируете?
— Отсюда уже никуда не поеду, Израиль — это уже мое последнее прибежище. Хотя друзья звонят и приглашают переехать на какое-то время, но мы никуда не поедем. Здесь внучка, здесь друзья детства, с которыми мечтал увидеться всю жизнь, потому что многие из них уехали в конце 1980-х и начале 1990-х.
Здесь очень тепло и дружелюбно: душа по-настоящему прогревается. Накануне войны мы сидели с друзьями в парке Яркон в Тель-Авиве, где отдыхает много людей и проходят крупные концерты. Уже вечерело, а мы продолжали сидеть и были удивлены, что никто нас не дергает, не делает нам замечаний, не спрашивает документы. Здесь так во всем — свободно. А войны имеют свое начало и конец, поэтому, когда война закончится, будет также комфортно, тепло и душевно, как до войны.
Многие выходцы из Беларуси, переехавшие в Израиль, говорят, что даже в условиях войны чувствуют себя безопаснее, чем в Беларуси. Тюрьма и диктатура страшнее войны?
— Несколько дней назад я сравнивал войну со сроком. Есть схожие вещи: и то, и другое — беда. Но я не могу сказать, что здесь страшно, ведь здесь ты в любом случае свободен, можешь передвигаться и ездить по делам. У кого-то работа, многие закупают продукты и вещи первой необходимости для солдат. Вот моя жена пару часов назад ушла — она каждый день приходит на пункты, где жители города собирают необходимые для армии вещи.
Здесь очень налажена система взаимопомощи, и гражданское общество – как единый монолит: помогает армии, беженцам с юга и севера, опекает пожилых людей, которым сложно передвигаться и т.д и т.п. Вот это мне, кстати, напомнило беларусов, которые объединились в 2020 году во время пандемии, когда человек, который возглавлял нашу страну, сказал, что у нас короновируса нет. Тогда всё гражданское общество сплотилась и самоорганизовалась. Эта ситуация стала предвестником объединения нации и после — в августе 2020 года, когда началась революция, и потом, когда пришла беда, связанная с репрессиями и террором, настигшими нашу несчастную страну.
Возвращаясь к сроку, да, было тяжеловато первые недели и месяцы, потому что тут чужое все. Ты первый раз, ты не привык, и есть какие-то вещи, которыми тебя «кошмарит» администрация тюрьмы. У них все четко — от начала и до конца срока любого заключенного у них есть план. В начале срока — «кошмарить» по-черному; когда отсидел половину срока, то можешь рассчитывать на вольное поселение, потом — на «химию» с направлением, а потом и на «домашнюю химию». Эта «социальная лестница» мотивирует заключенных, ты стараешься сделать так, чтобы тебя включили в эти ступеньки: вся жизнь сидельцев в тюрьмах и лагерях настроена на это.
Недавно вы выпустили книгу «Про то, как там», она описывает ваш путь в неволе, сейчас она как никогда актуальна для Беларуси. Что самое страшное в беларусской тюрьме?
— Я думаю, что те ребята, которые впервые попали в заключение после августа 2020, им было еще сложнее. Но то, что я пережил, ощутил и прожил — останется со мной до конца жизни. Это тот кошмар, который окружает простого человека. В самом начале моей книги есть рассказ про «отстойник». После суток на Окрестина везут на Володарку и прежде, чем определить в камеру, на какое-то время помещают в «отстойник» — это и есть самая страшная, на мой взгляд, вещь, которая существует сегодня в пенитенциарной системе Беларуси.
И еще, наверное, ШИЗО: зайдешь на несколько суток и помнишь всю жизнь. Вот поэтому тюрьма действительно сложнее, ведь это касается лично тебя, ты находишься один на один со своими переживаниями, с бедой, с которой тебе сложно справиться, потому что кругом враги. Враги — это администрация лагеря, вертухаи, всякие режимники, опера и т.д.
В тюрьме, наверное, немного страшнее, чем здесь во время войны. Здесь ты не один, вокруг тебя люди. У нас соседка обязательно стучит нам в дверь, когда тревога и спрашивает: «Гена, ты слышал?» Или мы вечером ей звоним, чтобы позвать пить чай. Потому что в одиночестве сложно, а здесь есть возможность побыть с людьми, которые близки тебе по духу и сопереживают с тобой вместе. Это очень важно. Поэтому эта трагедия, которая обрушилась на наши головы, переживается легче, чем вот эта вот сложная история со сроком. Потому что, еще раз скажу, это касается лично тебя и там очень мало гуманного. Там каждый сам за себя, то есть выживание — это твоя личная проблема.
Ваша книга не только о выживании в беларусской тюрьме, но и о том, как даже в таких условиях оставаться Человеком. Как вам удалось сохранить человечность в столь негуманной системе?
— В моей книге совсем нет злобы. Я поставил себе задачу рассказать, что ТАМ можно жить, нужно просто оставаться человеком, оставаться собой. Ты же знаешь, что в сложных условиях (война, армия, тюрьма) выползает наружу нутро человека, его природа, его реальная сущность.
И если ты приличный человек, то как бы тебя ни «кошмарили» ссученные зеки с одной стороны, а с другой — администрация тюрьмы или лагеря, ты все равно будешь уважаем и будешь жить спокойно, если, конечно, не являешься «злостником». Сегодня к «злостникам» приплетают наших политических сидельцев, но настоящие «злостники» — это убийцы, громилы.
Я жил своей жизнью, выстроил свой быт, поэтому в книге есть место и иронии, и самоиронии, и юмору. Потому и получилось, что нет у меня вселенской злости на пенитенциарную систему.
Человек привыкает к любым условиям, а было ли что-то по-настоящему хорошее за шесть лет заключения — то, что приятно вспоминать?
— Если бы сейчас мне пришлось вернуться в тот период, то единственное место, куда я бы мог вернуться — это вольное поселение. На тот момент я уже отсидел четыре года за решеткой и ничего не видел. И когда меня перевели в колонию поселения, в этот лес в красивейшей Гродненской области, где невероятная природа и летом много грибов, мне это место показалось раем. Я об этом написал, а мне говорят: «Ты с ума сошел?» Но – вот видишь – все относительно в этой жизни. Не зря говорится: «Хочешь сделать человеку хорошо — сделай ему плохо, а потом верни как было». Менты и охранники очень четко этим пользуются: сначала лишают всего, а потом по чуть-чуть возвращают. Они понимают, как важна для зека посылка, передачка, свидание. Это их инструменты давления и влияния на зеков, и они очень умело этим манипулируют.
Вы вспомнили про солидарность в Беларуси, когда люди объединились перед общей бедой. Сейчас скорее каждый один на один и лишнее слово может обернуться для человека сроком. Можно ли сказать, что Беларусь сейчас — это такая тюрьма, где люди опасаются доверять?
— Стукачество в Беларуси сегодня есть, но оно не стало какой-то нормой. Люди как собирались 30 лет назад, так и собираются и обсуждают политические темы. Понятно, что мы все вернулись на условные кухни, как было в советские времена, в догорбачевский период.
Сегодня тех, кто не согласен с режимом и не может уехать — очень много. У меня есть друзья, у которых маленькие дети, и они не могут переехать, поэтому вынуждены жить там. Они не согласны, они не готовы мириться с этой системой. Они воют, они стонут, но – в квартире, на кухне, но наступает утро, и они выходят на улицу и как бы спокойно идут на работу. Многие люди вынуждены принимать этот быт. Сегодня все они зашифровались, залезли под плинтус. Сейчас им очень тяжело, они живут как без свежего воздуха. У каждого, кто уехал из страны, я уверен есть такие знакомые и друзья. Беларусь, в отличие от России, не стала страной ябатек, просто людям зашили рты. Сейчас Беларусь — это реально такой большой лагерь, где с помощью новых технологий отслеживается каждый чих.
Наверное, все-таки можно сравнить с тюрьмой, где нужно подстроиться под местные устои, чтобы просто выжить?
— Аналогия напрашивается, да. Ты должен подстраиваться под обстоятельства. Есть такая пословица лагерная: живи сам, не мешай другим. И здесь похожая ситуация. Сейчас Беларусь — это реально такой большой лагерь, где с помощью новых технологий отслеживается каждый чих.
Сейчас мы видим, что Израиль — это страна настоящих патриотов. Достаточно взглянуть на тех, кто возвращается в страну, чтобы встать на ее защиту. Откуда такая любовь к стране?
— Этот не квасной патриотизм, простые израильтяне потрясающие! Самолеты забиты желающими вернуться в Израиль. Резервисты со всего мира возвращаются, чтобы встать на свои точки и помочь своим. Я был удивлен, когда 7 октября объявили призыв, и в течение суток в призывных пунктах и на своих точках было 300 тысяч военнослужащих. За сутки! Невольно вспоминается сентябрь прошлого года в России, когда объявили мобилизацию, и народ призывного возраста понесся в противоположную от призывных пунктов сторону. Это о многом говорит.
Здесь любовь к Родине — не показное чувство, тут она впитывается с молоком матери. Потому что дети каждый день видят, как хорошо к ним относятся, когда они в садике и в школе. Здесь им многое разрешают, они тут свободны. Они знают, что никто не имеет права на них давить. И поэтому растут свободолюбивыми, а потом превращаются в настоящих патриотов.
В Беларуси и России детей пытаются заставить любить родину, а точнее, правящий режим. На примере Израиля можно сказать, что любовь к родине не возникнет по принуждению?
— Конечно, это так не работает. Я принадлежу к тому поколению, которое ходило в советскую школу, и это все не работало и с нами. Сегодня в России и Беларуси старые дядьки пытаются вернуть тот «совок», чтобы им было спокойнее жить, чтобы получилось, как с Брежневым или Черненко, когда они уже были на последнем издыхании, но все еще находились у власти. Однако вся эта система привела к краху, и здесь будет так, только еще быстрее, потому что это – эрзац, это уже неинтересно. Но ситуации разные: Беларусь показала приверженность другим ценностям, нежели Россия.
А что насчет беларусской музыкальной сцены, как вы смотрите на это с профессиональной точки зрения?
— Я глянул, что сегодня крутят на телевидении, на музыкальных каналах. Это какой-то колхозный бред, откуда это все? Почему нельзя хотя бы скопировать то, что и как производят на Западе или в той же Украине. Ведь до войны Украина была просто в авангарде постсоветского шоу-бизнеса. У них делались крутые проекты, у них такие звезды и клипы, на которые Беларуси и России стоило бы равняться. Но нет, надо выпустить на сцену каких-то толстых ублюдков, у которых на животе не сходится костюм. Поют чушь!.. А эти подтанцовки! Боже, как стыдно! Испанский стыд! Занимаются хе*ней они, а стыдно нам — за страну, за все стыдно.
Как у профессионала, какой у вас прогноз, есть ли надежда на будущее? И реально ли привести в нормальное состояние сферу шоу-бизнеса?
— Ничто не вечно. И я на это очень надеюсь. Хоть я сегодня невъездной в Беларусь, но я хочу туда въехать. У всех, кто вынужден оставаться в Беларуси, всегда на изготове та самая бутылка шампанского, которая выстрелит как только, так сразу… Ну, вы понимаете.
Все, кто был вынужден уехать, они продолжают работать и творить. Я недавно слушал наших исполнителей — это потрясающие, красивые, аутентичные вещи. Пусть они их делают на чужой территории, но они продолжают это делать. И это наша национальная беларусская культура, это плоть от плоти её, и не важно, где сегодня пишется эта вещь: в Минске или в Варшаве. Главное, что она пишется. Я верю, что мы все вернемся в наши дома и всё восстановим. Это будет ренессанс беларусской культуры, национальной и независимой. Вот мой прогноз.
