Ольга Зазулинская была волонтером-медрегистратором в лагере медиков у стен Окрестина, независимым наблюдателем на выборах, участницей уличных протестов и дворовых активностей. Пока однажды за ней не пришли и не отвезли в КГБ на допрос. Мы публикуем ее историю о том, как все начиналось и к чему привело, чтобы не забывать о том, как много добра и силы в Беларуси, и насколько преступен режим и его слуги. От первого лица.
Изначально я полагала, что просто проголосую в день выборов против одного кандидата и на этом моя гражданская активность закончится. Но после того как задержали Виктора Бабарико и люди выстроились в цепь солидарности, поняла, что пора что-то делать и включаться в борьбу (и мне и всем нам), иначе проиграем, так и не начав.
Начала с того, что агитировала соседей пойти на выборы. Потом зарегистрировалась независимым наблюдателем на участке моего родного города.
Директор школы, в которой проходили выборы, была супругой главного идеолога, она была недовольна тем, что я появилась на пороге и тут же выгнала меня из школы. Причина – школа является режимным объектом. Притом на тот момент в кабинете, в котором происходило голосование, не было вообще никаких наблюдателей, а вот видимость их присутствия была создана. Стоял стол и три стула. На столе положили книгу и тетрадку, телефон, а на спинке стула накинули пиджачок. Я спросила директора, где же наблюдатели, директор тут же позвонила кому-то.
В итоге мне, как и большинству независимым наблюдателям пришлось считать явку на улице. Сидела под забором чуть вдалеке от входа, ко мне присоединился парень, он тоже вызвался быть наблюдателем.
Те два дня, что мы следили за выборным процессом, нам привозили еду, воду, поддерживали и благодарили за нашу помощь. Мы видели много неравнодушных беларусов, хотя наш городок не столица.
Все нарушения, которые мы зафиксировали за время выборов – отправляли на платформу Зубр. Как-то испортили настроение комиссии, когда заставили перепломбировать урну, заметив недочеты. Они решили поступить иначе – просто вызвали на нас милицию.
Тогда мы и не предполагали, что это только начало…
В день, когда убили Александра Тарайковского, я была недалеко. ОМОНОвцы оттеснили часть людей, включая меня к станции метро «Спортивная». В тот момент в толпу въехала скорая. Дело в том, что люди пропускали машины, а одна из них оказалась подставной. Из нее выскочили силовики. Люди побежали. Начались первые взрывы. Было страшно и в то же время не верилось, что такое происходит. В центре Европы в XXI веке. Ты видишь это своими глазами, а поверить не можешь.
На следующий день я поехала в Красный крест. Полагала, что это международная организация, которая априори в горячих точках оказывает помощь людям. Просила их разрешить стать их волонтером, чтобы мне дали нашивку Красного креста (вера, что медиков не трогают, еще была на тот момент и можно быть полезной), говорила, что соберу людей за полдня, команду, которая будет готова выйти на улицы, только бы не убивали людей. Но нам ответили, что они не могут принять такое решение, сейчас как раз идет совещание и на них давят.
Тогда я сама загрузила рюкзак медикаментами и вечером поехала в сторону «Каменной горки». Доехала до «Кунцевщины», как позвонил сын и сказал, что они с друзьями присоединяются ко мне и попросил вернуться для встречи на Пушкинскую. Стала ждать автобус и закурила, позвонив своячнице, она жила как раз недалеко. Она ко мне спустилась, как была, в домашней одежде и тапочках.
В этот момент кто-то закричал диким голосом: «ОМОН»! Знаете, как семечки падают на белый лист, все заполнилось черными фигурами. Мы побежали. От страха похолодел позвоночник. Один из карателей был совсем близко. Моя родственница отстала, я бежала, а потом остановилась, пытаясь понять, где она… Тот каратель был совсем близко. И тут мимо меня бежал парень, он схватил за руку и потащил за собой, прокричав: «Беги»! А сил бежать не было. Болит грудная клетка, горло, я понимаю, что не могу и кричу об этом парню. А он кричит: «Можешь! А если не сможешь, я тебя понесу». И я побежала уже ради этого парня, которого из-за меня могут схватить. Мы добежали до церкви, что находится на Притыцкого. Развернувшись, увидели, что ОМОНОвец остался без своей команды. Осознав, что остался совсем один, теперь убегал уже он. Мы оказались в безопасности. И тот парень, который тянул меня, сказал, что возвращается обратно, помогать другим людям.
Мою родственницу, как узнала потом, пожилая пара повела за собой, изобразив семью, которая направляется домой. Причем помню, свояченица говорила, что не выйдет на марши (боялась), хотя голосовала за Тихановскую. Несмотря на пережитый ужас она вышла. Это вдохновляет, когда не самые смелые люди выходят.
12 августа появились новости о том, что в РОВД избивают людей. Красный крест так и не ответил мне на просьбу примкнуть в их ряды и помогать людям. Мне позвонила подруга и рассказала о том, что нужно что-то делать, помогать тем, кто на Окрестина.
Я собрала вещи, написала в чаты медикам, всем знакомым, что нужна помощь. Информация передалась по цепочке и уже к десяти утра возле Окрестина стал формироваться лагерь волонтеров. Из одного маленького столика мужественных волонтеров, которые стояли изначально со списками задержанных, он вырос до большого лагеря, в котором присутствовали не только медики, но и адвокаты, психологи, водители…
То, что мы все там увидели, останется в памяти, внутри навсегда.
Помню, как выпустили мальчика, он был весь избит. Ему разрезали брюки, чтобы осмотреть ногу, так как она очень сильно отекла и была синяя. Рядом стояла его мама, ей стало плохо от увиденного, врачам пришлось колоть ей лекарства. Там было много материнской боли…
Был один парень, который рассказал, что задержанным давали время, чтобы они убежали. Говоря: «Если не успеете за определенный промежуток времени, то посадим назад». Это вызвало шок. Они устроили какое-то реалити-шоу с живыми людьми. Была девушка, которой удалось убежать таким образом. Что это было и зачем, трудно сказать. Игра во власть. Страшных историй издевательств было много.
Тогда я поняла, что буду идти до конца. Это моя война. Идешь на войну, будь готов умереть. Хотя я против насилия.
Четыре месяца напряженной жизни. Марши, активности, подписи, помощь в лагере, цепочки солидарности, встречи по вечерам с дворовыми активистами, поездки в регионы. Тогда я уже не убегала от ОМОНовцев. Смогла преодолеть тот первый страх, когда побежала 11 августа.
Был случай, когда нас отрезали от колонны на улице Мельникайте, началась паника, люди стали убегать, а я кричала, что не нужно убегать, нужно становиться в сцепку. Стали в нее только я и еще одна девушка. Вдвоем — не воины, очевидно, против стаи карателей. Нам пришлось тоже скрыться.
В какой-то момент знакомые и друзья стали уезжать из страны. Уехала моя подруга… ей однажды постучались в окно автомобиля, она заблокировала двери, это тогда спасло ее от задержания, а после случившегося подруга покинула страну.
В один день пришли и за мной.
Я тогда помогала правозащитному центру «Весна», сидела на горячей линии. В то утро вышла, как обычно, и направилась в «Весну». Прошла буквально совсем немного, как меня окликнули. «Ольга Владимировна, здравствуйте, у нас есть основания для обыска вашей квартиры», — мне показали удостоверение, это было ДФР. Пришлось развернуться и вернуться в квартиру. Дома провели обыск – изъяли телефон, флаг, листочек с записанным телефоном о работе в Польше, это была запись двухгодичной давности, причем смешно, он потерялся в доме, а они нашли и приобщили к делу. Правда, стоит отметить, говорили вежливо, голос не повышали, но давали понять, что выхода у меня нет. Я их просила выпустить из дома детей, дочке нужно было на тренировку, а сын совершеннолетний, лучше, чтобы он тоже покинул квартиру ради безопасности.
Потом мне сказали проехать с ними, я спросила, нужно ли брать что-то с собой, мне ответили, что отпустят после беседы. Я еще посмеялась, прокомментировав, что ну да, вы же ДФР, а не КГБ.
Во дворе я уже обратила внимание, что за мной приехали аж три автомобиля. Следили давно. Тогда сообразила — они меня уже ждали. И готовились к задержанию.
В квартире как раз накануне моего выхода отключили свет, а в других квартирах свет был. Это старый прием, его использовали и раньше во времена протестов против власти, когда нужно было, чтобы преследуемый вышел из своей квартиры и можно было спокойно задержать человека.
Посадили в машину, мы стали выезжать со двора, как мне надели на голову черную маску, чтобы я ничего не видела. Мысленно я рисовала маршрут, пытаясь понять, куда меня везут, опасаясь, что все-таки в КГБ. И пришла к выводу, что да, наверняка. Тогда сообразила, что глаза закрывают специально, чтобы при снятии маски человек был дезориентирован резким светом. И я закрыла глаза, погрузилась в состояние естественной темноты, ведь это не является стрессом для глаз, когда их открываешь.
Не снимая маску, меня вывели из машины, при этом со мной продолжали вежливо общаться, поддерживали под руку, вели по каменной лестнице, считали ступеньки, чтобы я не отступилась, а я рукой вела по перилам, ощущая старое дерево под ладонью. Так поняла, что нахожусь все-таки в КГБ, где еще могут быть высокие ступеньки и старые перила?
Завели в помещение, сняли маску, я увидела двух мужчин, которые не смогли скрыть своего удивления, что я посмотрела на них, не жмурясь, и сразу же попросила показать мое уголовное дело, иначе зачем в моем доме было проводить обыск, а меня с мешком на голове везти сюда?
На что мне сказали, что нет никакого уголовного дела. Так начался допрос, который длился весь день, всю ночь до самого утра.
Первые два часа я смеялась, задавала вопросы, пытаясь прощупать, что от меня хотят. Помню еще в августе, я задумывалась о том, что из-за моей деятельности могу оказаться в КГБ, и полагала, я не выдержу допроса. А оказавшись уже в КГБ, осознала, что выдержу все, кроме избиений. Мне предлагали воду, но я отказывалась, боялась, что в воду что-то подмешают.
Провела в КГБ я около пятнадцать часов, может, меньше… сидя на стуле в одном помещении, следователи устраивали карусель допроса. Они беседовали со мной то по двое, то по трое, то кто-то один. Снова и снова просили рассказать все с самого начала, целенаправленно выматывая. В какой-то момент я так устала говорить, что замолчала. До последнего верила, что смогу переиграть.
Мне говорили, что я призывала людей к забастовкам, призывала медиков бастовать, призвала людей на Марш на площадь Перемен. В ежедневнике у следователя были записаны все мои телефонные разговоры начиная с 18 августа. Когда на заданные вопросы, я отвечала, что ничего не знаю, следователи тут же цитировали мои телефонные разговоры. Они знали все.
Мне разрешали курить, но от этого было еще тяжелее, так как курила не только я, а все следователи, в итоге в помещении нечем было дышать.
Уже наутро сказали, что я не поддаюсь убеждениям: либо потому что я искренне заблуждаюсь, либо – потому что прекрасная актриса. Когда заговорили о детях, семье, говоря про то, чем кто занимается, давили на самое болезненное, было страшно, а показать страх было нельзя. Я боялась, что меня посадят в СИЗО КГБ, и что я просто не выйду, как многие до меня.
Уже утром один из следователей спросил, была ли я в тюрьме, получив отрицательный ответ, прокомментировал, что теперь такой опыт у меня будет. Это позволит мне обдумать все произошедшее, а позже мы опять встретимся и поговорим на свежую голову.
Заставили подписать бумагу о том, что я участвовала в марше 8 ноября. Я подписала, разницы-то не было, я участвовала во всех маршах.
Меня отвезли в Центральное РОВД, там стали оформлять, причем один из сотрудников съязвил, посмотрев мои документы: «Что Светка тебя с собой не забрала»?
После этого меня отвезли на Окрестина. Я помню, как шла по коридору и обращала внимание на обувь, которая стояла перед камерами. Вся она была без шнурков, а у меня шнурки не забрали, и я все думала, что это какая-то постановка…
Я сидела в 25 камере, она была очень чистая, девчонки в ней все вымыли. День тянулся бесконечно, но даже после такого долгого допроса, я не могла уснуть. Размышляла, что же будет дальше? Отпустят или отвезут обратно на допрос.
После обеда меня позвали на суд. Судья приняла во внимание смягчающие обстоятельства – у меня несовершеннолетняя дочь и пожилой человек на попечительстве. Дали штраф 30 базовых. Хотя я открыто сказала, что была на марше и неслучайно, так как не согласна с происходящим в стране. Меня выпустили. Не помню, как доехала домой…
Возле дома по-прежнему стояли те самые автомобили… Ночью вышла на связь подруга и сказала, что, если я не покину страну, меня арестуют. И даже тогда я не хотела уезжать.
Утром собрала сумку для детей, только необходимое, себе ничего не брала. Друзья помогли доехать до приграничных Ошмян, там сели в автобус, который направлялся в Литву. Но уже на границе меня с детьми вывели из автобуса. Сообщили, что я в розыске, потому что против меня ведется административный процесс. Вызвали сотрудника МВД, он приехал, составил какой-то протокол, вручил мне повестку и сказал, что пограничники примут решение – выпускать меня или нет. Он свою работу сделал. И уехал. Около 4 часов на границе и принято решение нас пропустить.
В тот момент я поняла, что у меня сильный ангел-хранитель. Впервые в жизни я почувствовала себя счастливицей, хотя обычно мне никогда не везло…
Так я вынужденно покинула Беларусь.
В какой-то момент в другой стране было так тяжело, что хотела вернуться. Пусть тюрьма, зато на Родине. Но потом поняла, что тут могу быть полезной и мои дети не заслуживают того, чтобы остаться без мамы.
