Беседа с Максимом Жбанковым: «Беларусь — это вечный “Народный альбом”».

Есть ли такая проблема, что беларусы стесняются своей культуры и проявления национальной идентичности? С этим вопросом мы пришли к кандидату философских наук, культурологу Максиму Жбанкову. А в итоге получился интереснейший разговор о культуре принуждения, о том, как сложность и неоднозначность помогает не сойти с ума и быть частью беларусской идентичности. 

Часто можно услышать фразу: «Беларусы стесняются своего». Есть ли такая проблема и можно ли ее расширить — чего же такого своего мы стесняемся? 

Я такой проблемы не вижу вообще и не видел никогда. Мне интересней тема идентичности. Ну что такое свое? Лукашенко  — это свое или не свое? А драники — свое или нет? А кошмарные поздние «Песняры» — свое? Предположим, что Бахаревич свой. А господин Чергинец — свой или как? А вот как посмотреть. «Наше» в широком смысле изначально противоречиво, мозаично, многослойно и конфликтно между собой.

Когда мне активно предлагают «гордиться», становится не по себе. Потому что я вижу здесь момент принуждения к любви. Вот надо любить Купалу! Да ради бога. Но я его не читаю. Или вроде надо восхищаться Абдзираловичем. Да, это интересно, но мне не стыдно сказать, что я впервые прочитал его два года назад. И со мной что-то случилось, но это мой собственный опыт. Мой личный выбор, моя внутренняя работа. Могу ли я гордиться своей внутренней работой? Звучит смешно и глупо. 

Наши отношения с культурой, наши отношения с теми культурными образцами и героями, которых нам предлагают — это всегда очень личное, очень особенная и отдельная работа. Но только в том случае, если ты к такой самостоятельной работе приучен. Если ты владеешь техниками независимого суждения и работаешь так не только с родной культурой, а с любыми культурными явлениями. 

Мне кажется, что плачут о том, что «нечем гордиться» люди малообразованные или абсолютно не склонные к самостоятельному суждению. Которым, чтобы что-то принять, обязательна нужна весомая директивная рекомендация. Кому Москва, кому Берлин. О чем тут речь? Не о качестве самого продукта, а об определенной его легитимации. Кто-то нам дал право гордиться, дал основание считать что-то крутым. 

Что это означает? Что мы сами не разобрались и ситуацией не владеем, живя на чужих подсказках. Но проблема в том, что этих подсказок нам катастрофически не хватает. Как же так? Не сказали, что любить! Гордиться не научили. 

А может, это еще вопрос самоидентичности? Попытки ее прочувствовать и гордиться определяющими ее маркерами. Только как их определить? 

Принуждение к любви отключает разум. «Наше» бывает и никудышным. Можно ли гордиться штампованным узором на тишотке, который по недоразумению назвали «вышимайкой»? А телеканалом Белсат? Спорный вопрос. 

А языком? 

Язык — это функция, язык — это не знак качества и не алиби. Мы наконец стали нормальными, потому что у нас появились беларускамоўныя авантюристы, беларускамоўныя конформисты, беларускамоўныя посредственности, беларускамоўны трэш — живая жизнь, все как у людей. Можно ли все это пестрое неравнозначное пространство одинаково восторженно принимать? Конечно, нет. 

Что мы делаем в нормальной ситуации? Отбираем близкое и созвучное. Это и создает нам нормальную, эффективную, пеструю, талантливую культурную среду, которую мы себе выбираем как хорошую одежду по росту. И всегда есть в любой национальной культуре что-то, что мы не носим. Фасоны, которые нам не близки. И вот эта работа отбора, собирания своего — самое интересное и непредсказуемое в культуре. 

Есть масса вещей, которые любить сложно.

А «вышимайку» — просто. Заплатил пятнадцать рублей — и ты беларус.

А это уже самообман. Мне кажется, что хуже отсутствия любви — может быть только фальшивая любовь. Любовь к имитации, привычка к вторичному посредственному материалу. Нам кажется, что вот мы любим страну, любим Родину. Но, по сути, мы имеем дело с пустышкой, с одномерными, плоскими, невыразительными вещами. 

Почему так? Видимо, мы до сих пор живем в тени заимствования залетных идей, чужих образов, внешних влияний и недодуманных концептов. Долгое время беларусских умников растили в Петербурге и Москве. Потом пришла независимость, и нас стали делать в Берлине, Лондоне и Нью-Йорке.

Но кто в итоге по своей культурной прописке продвинутый/ая беларус/ка? Результат собственной сборки. Того, что удалось услышать, понять, увидеть. Гибрид Вирджинии Вульф, Сержа Генсбура, Збигнева Цыбульского, Чарльза Буковски, группы Can и Лявона Артуровича Вольского. 

Это пазл, основные компоненты которого постоянно меняются. А раз твоя картинка постоянно живет в режиме сборки и перезагрузки, твой личный топ-лист, твой «список личной гордости» постоянно меняется и обновляется. И, уж если говорить о беларусской идентичности, есть абсолютно гениальный образ Игната Абдзираловича: «ліючаяся форма». Подвижные образы, динамичные схемы смыслов. 

Валентин Акудович как-то сказал: «Беларусь — постмодернистский проект Бога». А можно сказать иначе: «Беларусь — это вечный “Народный альбом”». Лоскутная незавершенная история. И то, что кто-то живет по чужой наводке, означает одно: у нас проблемы не с чужими текстами. У нас проблемы со способностью искать и находить свое. А оно чаще всего рядом. 

Сложность культурной среды в том, что она задает сложные опции, с которыми каждый справляется по-своему. Или не справляется. Вот тогда появляется истерика: дайте мне повод для любви! А ты сам осмотрись. Почитай «Сабак Эўропы», попробуй Макса Щура или Игоря Бабкова, послушай «Петлю пристрастия» или Светлану Бень с Галей Чикис. Лови сложное свое. Оно работает, если ты готов. 

Беларускасць — опять уход от простой метки. Ладно, я живу по-беларусски — как кто? Как администратор, как чиновник, как учитель беларусского языка средней школы, как кайфовый литератор, как рокмэн? Ты беларус — как кто? Честный ответ: «Беларус как я». И если ты понимаешь себя как открытый проект — бери столько идентичности, сколько можешь себе позволить. 

Мне очень понравилась ваша мысль, про то, что проще любить что-то, что тебе сказали любить и тем самым выделяться как беларус. И подумалось, а не становится ли это культурой кича? 

Это, скорее, культура принуждения к культурности. Проблема в том, что у нас долгое время — и это наследие и советского режима, и квазисоветского беларусского режима имени Александра Григорьевича — была главной ошибочная, на мой взгляд, идея, что культурой можно управлять. У нас до сих пор доминирует авторитарная система образования. Ребенок приходит в школу, где его начинают штамповать, форматировать и отстраивать, но никто не спросил, хочет ли он этого сам. В масс-медиа культура полемики успешно подменяется культурой наезда и хейтспича. То же самое в политике, где первые лица страны прочно вошли в режим карикатурного стендапа. А нормальное политическое разноголосие подменили волевым воспитанием единомыслия. 

Все это административное окультуривание народа порождает настроения личной уязвимости, общей растерянности и растрепанности чувств. И тут есть два выхода. Первый — срочно искать очередную ясность. И тогда возникают персонажи вроде сумасшедшего Большого Брата, который твердо уверен, что любую «историческую несправедливость» нужно по-быстрому исправить танками. Упростить жизнь до стадии колбасной нарезки.

А есть другой вариант: принять сложность как факт. Принять беларусскую сложность как факт. Ценить ее, ведь чем старше становится общество, тем сложнее и неоднозначнее то, что в нем происходит. Если мы не хотим сойти с ума, нам придется принять эту сложность и научиться с ней жить. А это значит — самим стать сложными и неоднозначными.